Човгаючи списком Пулітцерівських лавреаток, нарешті зупинилася на премії-1932 – на “Землі благословенній” Перл Бак. Чомусь у теорії здавалося, що це найнейтральніший варіант, якщо порівнювати його із романами Еліс Вокер або Тоні Моррисон. А ніфіга, як з’ясувалося.

Коротенько: “Земля” – це таке собі середнє арифметичне між правильно вибудованою соціально-реалістичною (в хорошому, не в радянському, сенсі слова) сімейною сагою та черговимвипуском “В мире животных”. Дитинство доньки місіонерів Перл Сайденстрикер минало в Китаї, і туди ж вона згодом повернулася дорослою, отримавши американську вищу освіту. Вона прожила там багато років, прославилася завдяки “китайській” трилогії, перша книжка з якої принесла їй Пулітцерівку, а цикл загалом – Нобелівку у 1938-му. Тобто писано роман із знанням реалій і великою симпатією до Іншого. Але спроба писати від імені цього Іншого (до того ж – своєрідно втілена: наприклад, оповідь з точки зору неписьменного китайського селянина, що й гадки не має про християнство, містить в собі підкреслено відверті біблійні алюзії) змушує замислюватися не над долею героїв, а над тим, наскільки адекватно Бак змальовує реальність. Ну, за часів маоїзму її прямо звали “культурною імперіалісткою” – хто б оце сумнівався, та деякі питання справді виникають…

Разом з тим, масштаби гуманітарної діяльністі письменниці беззаперечні. Вона серйозно доклалася до створення практики міжнародного усиновлення і все життя захищала права меншин. У тому числі – жінок. І саме це зробило для мене читання “Землі” настільки страшним.

Щодо того, що? як? і чому? Перл Бак акцентує в своїй підкреслено спокійній романній оповіді, можна сперечатися. Але те, як вона пише про долю китайських жінок на межі 19 та 20 століття – це хтонічний жах, як він є. Причому, судячи з того, що траплялося читати в інших джерелах, – жах цілком правдоподібний і не “аж так” перебільшений. А найцікавіше те, що плюс-мінус ті ж самі речі в більш сучасних текстах (у тій ж “Сніжній квітці…” Лізи Сі) сприймаються легше. Гадаю, це тому, що ті тексти писані з точки зору суб’єктів, які бунтують проти нелюдських практик. У “Землі” ж докладно проговорюється доля жінок-ресурсів з позиції патріарха. І це страшно.

Під катом трохи цитаток. Від деяких мало не нудить, я попередила.

Про особливості укладання шлюбів бідняками:

Но когда он сказал отцу: «Разве у меня никогда не будет жены?» — отец ответил:

— Свадьба по теперешнему времени обходится дорого, а все женщины еще до замужества требуют золотых колец и шелковых платьев, так что бедняку только и остается, что жениться на рабыне.

Его отец тогда же собрался и пошел в дом Хуанов и спросил нет ли у них лишней рабыни.

— Только не из слишком молоденьких и, главное, не из очень красивых, — сказал он.

Ван-Луну было тяжело, что она будет некрасива. Было бы хорошо иметь красивую жену, чтобы другие мужчины поздравляли его и завидовали. Отец, видя его недовольное лицо, закричал:

— А на что нам красивая женщина? Нам нужно, чтобы женщина смотрела за домом, рожала детей, работала в поле, — а разве красивая женщина будет все это делать? У нее на уме будут только наряды. Нет, нам красивых женщин не нужно. Мы крестьяне. А кроме того, где это слыхано, чтобы хорошенькая рабыня оставалась девушкой? Все молодые господа досыта наиграются с ней. Лучше быть первым с безобразной женщиной, чем сотым с красавицей. Не думаешь ли ты, что твои крестьянские руки понравятся красивой женщине больше, чем нежные руки богача, и что твое загорелое лицо покажется ей лучше, чем золотистая кожа тех, кто брал ее для удовольствия?

Про добрих господарів:

— Эта женщина вошла в наш дом десятилетним ребенком и прожила здесь до сих пор, когда ей исполнилось двадцать лет. Я кормила ее в голодный год, когда ее родители приехали сюда, потому что им нечего было есть. Они были с Севера, из Шандуня, и вернулись туда, и больше я ничего о них не знаю. Ты видишь, у нее сильное тело и квадратное лицо ее сословия. Она будет хорошо работать в поле и носить воду и делать для тебя все, что ты захочешь. Она некрасива, но это и лучше. Только люди праздные нуждаются в красивых женщинах, чтобы они развлекали их. Она и не умна. Но она хорошо делает то, что ей велят, и у нее смирный характер. Насколько мне известно, она девушка. Она не так красива, чтобы вводить в соблазн моих детей и внуков, даже если бы она не была на кухне. Если что-нибудь и было, так разве с кем-нибудь из слуг. Но по дворам бегает столько хорошеньких рабынь, что я сомневаюсь, был ли у нее хоть один любовник. Возьми ее и обращайся с ней хорошо: она хорошая рабыня, хотя немного неповоротлива и глупа. Если бы я не думала о своей будущей жизни, то оставила бы ее у себя: для кухни она достаточно хороша. Но я всегда выдаю своих рабынь замуж, если кто-нибудь хочет их взять и господам они не нравятся.

Про забобони:

— Даже у наложниц старого господина нет ни одного ребенка, который мог бы сравняться с нашим сыном по красоте и по платью.

Улыбка медленно раздвинула ее губы, и Ван-Лун громко засмеялся и нежно прижал к себе ребенка.

— Какая радость, какая радость!

И вдруг среди порыва радости его сердце сжалось от страха. Как глупо он делает, что идет вот так, под открытым небом, и несет красивого мальчика, которого может видеть каждый злой дух, случайно пролетающий мимо по воздуху! Он торопливо распахнул халат, спрятал голову ребенка у себя на груди и сказал громко:

— Какая жалость, что наш ребенок никому не нужная девочка, да к тому же еще и рябая! Будем молиться, чтобы она умерла.

— Да, да! — подхватила жена, насколько могла быстро, смутно понимая, как неосторожно они себя вели.

Про ресурси:

Если богачи слишком богатеют, есть выход, и если бедняки слишком беднеют, тоже есть выход. Прошлой зимой мы продали двух девочек и продержались. И этой зимой, если жена опять родит девочку, мы ее тоже продадим. Одну рабыню я оставил у себя, самую старшую. Остальных лучше продать, чем убить, хоть некоторые думают, что лучше убивать их при рождении. Это один выход, если бедные слишком бедны.

Про життя “ресурсів”

Ван-Лун взял свою девочку на руки и, сидя с ней в шалаше, смотрел на нее и говорил ласково:

— Дурочка, хочешь ты пойти в большой дом, где много еды и питья и где тебя, может быть, оденут в новое платье?

И она улыбнулась, не понимая его слов, и, подняв ручку, дотронулась до смотревших на нее глаз, и он не смог этого вынести и спросил жену:

— Скажи, тебя били в этом большом доме?

И она ответила ему спокойно и сурово:

— Меня били каждый день.

И он снова крикнул:

— Может быть, тебя били только поясом из ситца, а может быть, бамбуковой тростью или веревкой?

И она ответила все так же безжизненно:

— Меня били кожаным ремнем, уздой для мула, которая висела в кухне на стене.

Он хорошо знал, что она понимает его мысли, но у него оставалась последняя надежда, и он ее высказал:

— Наша дочь — хорошенькая девочка уже сейчас. Скажи, а красивых рабынь тоже бьют?

И она ответила равнодушно, как будто бы ей это было все равно:

— Да, и бьют, и тащат в постель к мужчине, когда вздумается, и не к одному только мужчине, а к каждому, который пожелает ее на эту ночь, и молодые хозяева меняются рабынями, и ссорятся из-за них друг с другом, и говорят: «Сегодня твоя очередь, а завтра моя!» А когда им всем надоест какая-нибудь рабыня, то из-за господских объедков ссорятся слуги и меняются ими, и все это происходит, когда рабыня почти дитя, если она хорошенькая.

Про більш цінні ресурси:

— Отчего ты плакала?

Она повесила голову и, теребя пуговицу на своем халате, застенчиво ответила, понизив голос:

— Потому что мать все туже и туже забинтовывает мне ноги, и я не могу спать но ночам.

— Я не слышал, как ты плачешь, — сказал он в изумлении.

— Нет, — ответила она просто, — мать сказала, чтобы я не плакала громко, потому что ты очень добрый и жалостливый и не велишь бинтовать мне ноги, — и тогда муж не будет меня любить, как и ты ее не любишь.

Нє, більше не можу. Тому майже веселу дрібничку про ієрархії – і все.

(…) жена второго сына тоже родила в свое время, и родила сначала девочку, как и подобало и как следовало сделать из уважения к старшей невестке (що першим народила хлопчика, – v.).

Традиційне суспільство й перевірені часом цінності? Ні, дякую.